Левин. Кто умирает
В хасидской традиции —
которая представляет собой мистическое ответвление ортодоксального иудаизма —
есть учение, позволяющее быть готовым ко всему, что мгновение предлагает нам.
Последователи этого учения верят, что они родились для одного уникального
события, которое должно случиться в ходе их жизни. Но вы не можете знать, когда
оно случится. Вам нужно всегда быть начеку, чтобы не сплоховать,
когда наступит время испытания. Испытание будет окном в незнание, проблеском
чистого бытия. Вы не можете избежать ни одного мгновения своей жизни и поэтому
развиваете в себе открытость по отношению к неизвестному, так чтобы всегда быть
готовым, когда оно случится.
В этом незнании вы всегда присутствуете. Ведь когда вы позволяете себе не
знать, вы становитесь очень бдительными. Вы теперь похожи на охотника, который
не знает, что ждет его в следующее мгновение. Он не стремится ни к чему. Он
есть олицетворение покоя в движении. Он — открытое пространство, в котором все
движется. Охотник больше не является существительным. Он становится глаголом.
Он есть акт наблюдения.
Чаще именно страдания, а не радость вынуждают людей начать открываться
своей жизни. Страдания часто обозначают пределы территории воображаемого «я»,
«безопасное место» имиджа, вне которого мы чувствуем себя неуютно, потому что
ничто здесь не поддается нашему контролю. Это наша грань, наше сопротивление
жизни, место, в котором ум ищет укрытия. Наша грань —это
фундамент, к которому кренится решетка нашей клетки. Игра на грани означает
готовность выйти в неизвестное.
Эта игра дает возможность попасть туда, где возможен подлинный рост. Когда
вы приближаетесь к своей грани, вы приближаетесь к истине. Когда вы начинаете
играть на ней, вы оказываетесь за пределами безопасной территории. Страх
свидетельствует о близости истины, и мы преодолеваем сопротивление и начинаем
выяснять, что здесь реально и кто на самом деле стремится к ложной безопасности.
Мы видим, что наше страдание возникает, когда мы отворачиваемся от неизвестного
и возвращаемся к воображаемому. Именно играя на этой
грани, мы выходим за пределы страха смерти и за пределы идеи о том, что
«кто-то» умирает. Именно здесь мы входим в полноту бытия, в бессмертие.
Вообразите себе, что ваше тело распадается, а энергия убывает так, что вам
все труднее поддерживать свое иллюзорное «я». Вообразите себе боль
сопротивления и слов: «Нет, я ведь должен еще встретить
стольких прекрасных женщин!», или «Нет, я атлет, и мне еще нужно много
бегать!», или «Я не могу болеть, я должен позаботиться сегодня о детях; я
собиралась сходить с ними в парк, но вижу, что не могу», или «Я должен быть на
ногах; я помогаю другим; люди ждут меня; я должен встать; я должен быть
там».
И вот вы лежите в постели, ваша новая машина припаркована на дороге перед
вашим окном, и вы видите, что, возможно, вам никогда больше не суждено ездить
на ней, хотя вы ею так гордились! Ваши любимые туфли лежат в шкафу, и вы
знаете, что, возможно, никогда больше не обуете их. Ваши дети играют в соседней
комнате, но вы слишком слабы, чтобы встать и присоединиться к ним. Ваш супруг
или супруга готовят на кухне еду для детей и отдельно для вас, а затем ему или
ей придется кормить вас из ложки, потому что вы очень слабы и не можете есть сами. Ваша пищеварительная система теперь не
справляется с пищей, которую вы так любили в прошлом. Вы хотели бы подняться на
ноги и помогать по хозяйству, как обычно, но вы не можете. Более того, вы
думаете, что не пройдет и полгода, как ваш муж или жена будут заниматься
любовью с другим человеком, а за вашими детьми будут ухаживать люди, которых ни
вы, ни они не знают. Вы смотрите на свой приоткрытый бельевой шкаф и видите там
одежду, которая вам так нравилась, и знаете, что больше никогда ее не оденете,
тогда как скоро, возможно, ее будет носить кто-то другой. И вы спрашиваете
себя: «Кто был тем солидным человеком, который купил это все?» Ведь отныне это
уже не вы. У вас теперь нет никакой возможности покупать себе одежду,
заботиться о своем теле, которое, возможно, уже потеряло двадцать, тридцать или
даже пятьдесят процентов своего веса. Кто был тот, кто ходил по магазинам и
покупал эту одежду?
Чувствуете ли вы, как ваше сопротивление, ваше желание, чтобы все как-то
изменилось, может отрезать вас от всего на свете? «О, это ужасно, это
невыносимо! Я должен набирать вес; я должен скоро снова ходить на танцы; я
должен быть заботливым родителем; я должен быть хорошим сотрудником. Я должен
быть тем, кем я так долго старался стать, — тем, кто знает, зачем мне все это
нужно!»
Однако эта модель вам больше не понадобится. Какие страдания причиняют нам
наши модели, когда мы больше не в состоянии поддерживать их воображаемую
реальность! Мы спрашиваем себя: «Кто я? Кто лежит сейчас в этой кровати? Кто
умирает? Кто жил все это время?»
Однажды кто-то спросил известного мастера тай-медитапии:
— В этом мире, где все меняется, где ничто не остается прежним, где утрата
и грусть, кажется, свойственны самой нашей жизни, как в нем может быть счастье?
Как мы можем найти безопасность, когда мы видим, что у нас нет никаких
оснований надеяться, что вещи будут такими, какими мы хотим их видеть?
Учитель, участливо глядя на ученика, поднял стакан с водой, который был
поставлен перед ним в это утро, и сказал:
— Ты видишь этот стакан? Для меня он уже разбился. Я наслаждаюсь им, я пью
из него. Он прекрасно держит воду, он даже иногда красочно отражает солнечный
свет. Когда я легонько ударяю по нему, он звенит. Но когда я ставлю его на
полку, ветер может сдуть его оттуда. Или же я могу локтем столкнуть его со
стола, и тогда он упадет на землю и разобьется. Если это случится, я лишь
скажу: «Ну вот». Когда я понимаю, что этот стакан уже разбит, каждое мгновение
его существования для меня бесценно. Каждое мгновение таково, каково оно есть,
к нему нечего добавить.
Когда мы понимаем, что, как и этот стакан, наше тело уже разбито, что
фактически мы уже мертвы, тогда наша жизнь становится бесценной, и мы
открываемся перед ней в каждое мгновение ее протекания, какова бы она ни была.
Когда мы понимаем, что все наши возлюбленные уже умерли —наши
дети, наши мужья и жены, наши друзья, — какими ценными для нас они становятся!
Как мало тогда нам мешает страхи сомнения! Когда мы живем свою жизнь так,
словно мы уже мертвы, жизнь приобретает новый смысл. Каждое мгновение
становится вечностью, вселенной в себе.
Когда мы понимаем, что уже умерли, наши приоритеты меняются, наше сердце
открывается, наш ум начинает выходить из тумана старых привязанностей и
предпочтений. Мы видим мимолетность жизни, и главное сразу же становится
очевидным: передача любви, отпускание препятствий для понимания, отказ от наших
привязанностей и попыток спрятаться от самих себя. Видя беспощадность нашего самоудушения, мы постепенно
входим в свет, который у нас общий со всеми живыми существами. Когда мы
рассматриваем каждое учение, каждую потерю, каждое приобретение, каждую радость
в их первозданном виде; когда мы все это переживаем полно, жизнь становится для пас приемлемой. Мы не являемся больше «жертвами жизни».
И тогда каждое переживание, даже потеря самых дорогих людей, дает нам еще одну
возможность для пробуждения.
Легко можно убедиться, что большинство из того, что мы называем болью, в
действительности представляет собой сопротивление, душевное напряжение,
отраженное и умноженное в теле.
Когда она начала смягчаться вокруг боли, позволяя ей свободно парить в
теле, она начала смягчаться вокруг идей и страхов своего ума. Мысли о «боли»,
«опухоли» и «раке» усиливали сопротивление и обостряли боль. Эти концепции и
модели делали реальность опасной.
Без малейших усилий, не прилагая никакого воздействия к уму и телу, она
позволила этим мыслям и устрашающим образам начать растворяться. Она
предоставила им пространство, позволила им свободно уйти. Напоминая телу о том,
что оно должно быть уступчивым и расслабленным, она больше не боролась с болью.
Она больше не поддерживала навязчивого сопротивления, которое было призвано
устранить источник неприятных ощущений. Она начала входить в них, исследовать
то, что на самом деле было болью.
Это был процесс, который, как она заметила потом, довольно сильно отличался от
всего, что она изучила раньше. Направляя свое внимание на боль, она мгновение
за мгновением исследовала истину своих переживаний. Как она сказала позже: «Я
страдала от боли в течение нескольких лет, прежде чем решилась войти в нее и
исследовать ее; едва ли я когда-либо задавалась вопросом о том, что же такое
боль». Она начала свое исследование. Какова фактура этого ощущения? Жжет оно
или морозит? Остается ли оно в одном месте или движется? Как оно меняется во
времени? Какого оно цвета и формы? Присуща ли ему структура? Каково на самом
деле переживание, которое ум так легко называет болью и неприятным ощущением?
===
Она сказала, что, как это ни странно, она впервые за эти годы
непосредственно пережила то, что постоянно было частью ее жизни. Открывшись
этому ощущению и войдя в него, она заметила, что на самом деле боль не стоит на
одном месте и даже не имеет постоянной формы. Боль похожа на амёбу, вибрирует и
постоянно меняется. Боль не похожа на прожигающий луч лазера, который она
всегда себе воображала. Боль не похожа на твердое ядро неприятных переживаний.
Это скорее уже совокупность многих меняющихся ощущений. Иногда она переживается
как тепло, иногда как зуд и давление. При отказе от сопротивления в уме
возникает много беспокойства. Сосредоточение на постоянных изменениях ощущений
позволяет достичь единства с переживанием. Оно придает спокойствие уму, потому
что боль —ярко выраженный объект для исследования. Она
сказала, что это похоже на пребывание в ярком солнечном свете, от которого она
вначале хотела уйти, но через некоторое время ее глаза привыкли к нему и могли
видеть частицы этого света, образующие сияющее светило.
По словам больной, она поняла, что все техники для преодоления боли,
которые она изучала раньше, неявно способствовали развитию сопротивления,
которое только усиливало ее страдания. Она убедилась, что пока не посмотрела
непосредственно на переживание боли, все эти методы, которые были призваны
смягчить боль, на тонком уровне развивали в ней сопротивление, желание
отстраниться. Она на мгновение стала одним целым с тем, от чего всегда отчаянно
искала спасения. Отталкивание боли, сказала она, неявно усиливало ее желание
контролировать события и страх смерти.
Используя свою реакцию на боль как зеркало для отражения сопротивления
жизни, она увидела, как много привязанностей было у нее в уме, как много страха
перед жизнью и смертью. Стоило ей только познать природу боли и сопротивления,
как боль перестала быть врагом и она смогла для устранения этого неудобства
использовать другие методы. Она больше не пыталась избавить свое осознание от
страданий, она научилась доверять своей боли, открываться ей и направлять свое
осознание к спокойствию.
А вот что говорит Судзуки роши:
Я путешествовал по Национальному парку «Ёсэмитэ»
и видел там огромные водопады. Самый большой из них был высотой 1340 футов, и
вода в нем падала, как занавес, сброшенный с вершины горы. Со стороны вам
кажется, что вода падает не быстро, как вы могли бы ожидать; кажется, что она
падает медленно, потому что она пролетает большое расстояние. Вода не летит
вниз одним потоком, а разделяется на отдельные маленькие потоки. Издали она
напоминает сплошную завесу. И я подумал, что каждой капле воды, должно быть, довольно
трудно упасть с вершины такой высокой горы. Прежде чем вода достигнет основания
водопада, проходит немало времени. И мне показалось, что наша человеческая
жизнь подобна этому. У нас бывает много трудных переживаний. Но в то же время мне кажется, что вода изначально не
разделялась, а была целой рекой. Только когда она разделяется, у нее возникают
трудности с падением. Похоже, что у воды нет чувства отдельности, когда она
является рекой. Только когда она разделяется на множество капель, она начинает
проявлять индивидуальные чувства.
До рождения у нас не было таких чувств; мы были едины со
вселенной. Это состояние называется «один лишь ум», или «сущность ума», или
«большой ум». После того как рождение отделило нас от этого единства подобно
тому, как вода в водопаде разделилась под воздействием ветра и скал, у нас
появились такие чувства. И наши трудности возникают именно потому, что у нас
есть такие чувства. Вы привязываетесь к ним, не зная, откуда они возникают.
Когда вы не понимаете, что вы едины с рекой или со
вселенной, у вас возникает страх. Независимо от того, разделяется вода на капли
или нет, вода остается водой. Наша жизнь и смерть — это одно и то же. Когда мы
это понимаем, у нас не возникает больше страха смерти, и в жизни для нас больше
нет проблем.